Из католичества в православие

Игумен Василий (Паскье) - француз по национальности, настоятель храма в честь Иверской иконы Божией Матери г. Алатырь Чувашии. О том, как он принял Православие и переехал жить в Россию.

- Отец Василий, расскажите нам, как у Вас появилось желание стать православным?

- Родился я во Франции в католической семье. Мать была у меня религиозной, но умерла она рано, когда исполнилось мне 9 лет. В нашей семье было девять детей, а я был седьмым по рождению. В детстве и юности ходил в храм, помогал священникам. До пятнадцатилетнего возраста к религии я не проявлял никакого интереса. Вообще, в католическом храме я не чувствовал тепла: служба проводится скучно, иногда поют такие песни, которые исполняют и на гитаре. После второй ватиканской литургической реформы действия священника стали не в меру свободными - любой священник или даже поэт может сочинять свои каноны и вставлять их в богослужение. Некоторые священники на приходах и монастырях стараются хранить церковные богослужебные каноны, но в целом в Католической Церкви было сделано движение к тому, чтобы все потерять.

И вот в шестнадцатилетнем возрасте у меня пробуждается интерес к духовным знаниям. Я начинаю искать Бога. «Если Он есть, я должен Его встретить, не знаю как, но я должен», - так думал я тогда. И, как и все пылкие молодые люди, я начинаю искать Его хаотично, увлекаюсь буддизмом, индуизмом, но ничего не нахожу там серьезного. Лишь только один персонаж пробуждает мое внимание - это Ганди, не использовавший силу против своих врагов, а противостоявший им только любовью и правдой. Но эти поиски истины не проходят в моей душе бесследно, я вдруг начинаю чувствовать, что Бог становится мне ближе. И вот как-то на витрине одного антикварного магазинчика я вижу перед собою православную икону Спасителя и покупаю ее. Эта икона долго хранится у меня. Она пробуждает во мне интерес к Восточной Церкви и Православию. В то время я много перечитываю книг о Православии, о преподобном Серафиме Саровском. И вот мне попадается книга на французском «Моя жизнь во Христе» святого Иоанна Кронштадтского. Я был потрясен. В этой книге я вдруг нахожу ответы на многие свои пытливые вопросы.

В 1978 году я становлюсь послушником одной католической общины. В ней царили антиримские настроения, а меня, помню, все время наказывали, потому что на ектении я не произносил имени папы римского. Однажды мы всей общиной решили перейти в Православие, но помешал нам осуществить это намерение наш настоятель, потому что он мог потерять определенную власть, его пугала строгая дисциплина Православной Церкви.

В 1980 году меня направляют в Иерусалим. На Святой Земле, в монастыре Иоанна Пустынника, на территории которого находится пещера Иоанна Предтечи, святой источник и гроб праведной Елисаветы, матери Крестителя Господня, я принимаю монашеский постриг. Но душа моя этим не утешается. Наблюдая за духовной жизнью верующих людей различных конфессий и Церквей, я все более склоняюсь к Православию. Жизнь в Православии и православная монашеская братия мне были более по сердцу. Тогда сердцем я понимал, что эти люди ближе к Господу Богу. Когда же избрали нового Патриарха Иерусалимского Диодора, наша братия вышла на торжества, мы встретили его у ворот Иерусалима, а потом были у него на приеме. И снова на меня нахлынули чувства, что надо идти в Православие.

- Неужели и католики чествуют православного Патриарха?

Во Святом Граде существует традиция, что когда избирается новый Патриарх Иерусалимский, тогда все Церкви собираются на торжественную встречу с ним.

Там на приеме я познакомился с секретарем нового Патриарха архимандритом Тимофеем (ныне он является митрополитом). Тогда я всем сердцем желал найти себе духовника, мудрого наставника, руководителя всей моей жизни. К сожалению, ни в своем монастыре, ни в Католической Церкви наставника себе я найти не мог. И вот мой выбор пал на архимандрита Тимофея. Я, как наивный мальчик, подхожу к нему и говорю: «Возьмите меня к себе в чада». Он отвечает мне: «Ты понимаешь, если я возьму тебя в чада, тогда тебе надо будет перейти в Православие». Это его предложение долго мучило меня, но все же я решаюсь написать письмо архимандриту, в котором выражаю свое желание перейти в Православие. Мое письмо перехватила братия монастыря Иоанна Пустынника. В то время наш игумен Иаков находился во Франции, ему сообщили о моем намерении. Игумен Иаков наказал остаться мне в монастыре: отлучили меня от причастия, сняли с общей братской трапезы, поставили на сухоядение. Во время службы несколько дней я стоял на коленях у входа в храм, и тогда, стоя на коленях, у каждого брата, проходящего мимо меня, я должен был просить прощение. Достаточно легко я перенес эти наказания с мыслью, что за Православие необходимо немного и пострадать.

Но в это непростое для меня время на наш монастырь напала группа фанатиков - евреев фундаменталистов. Не раз они уже совершали свои злостные нападения на христианские монастыри. Убивали монахов и священников. И вот, когда я стоял на коленях во время службы у храма, фундаменталисты стреляли в меня, но пули по предстательству Господа Бога пролетали мимо. Монастырь Иоанна Пустынника находится как бы в тупике среди скал, фундаменталисты стреляли сверху, дело могло было кончиться кровью, потому что негде было скрыться, но чудо - никто из братии не пострадал. Слава Богу, эти горячие события прошли, отвлекли внимание братии от меня; игумен меня простил, наказав, чтобы я не думал более о Православии, а я же в свою очередь решил, как безумный человек, что нужно затаиться и дождаться более благоприятного момента.

Вскоре меня послали учиться в Свято-Сергиевский Православный институт, находящийся в Париже. Это было для меня истинным утешением. Там я проучился два года на заочном отделении, но закончить институт мне не довелось, меня отозвали обратно для того, чтобы я обустроил во Франции подворье монастыря. Так как я был специалистом по сельскому хозяйству, мне необходимо было организовать во Франции ферму. Три года я работал на ферме. Мысль об учебе пришлось оставить: невозможно одновременно и работать на тракторе, и заниматься учебой. Земли на участке было много, да к тому же овец насчитывалось где-то 300 голов. Также было у нас еще одно начинание - мы стали выращивать коз и организовали надои молока. Организация всего этого хозяйства была возложена полностью на меня.

- Нелегко, наверное, Вам пришлось?

Было очень тяжело. Не было ни малейшего времени на учебу.

Наше общежительство в подворье разбилось как бы на два лагеря: на мирян, тех, кто создавал это подворье, и на монашествующих, тех, кто считал себя полновластным хозяином и стремился к господству. Произошло много несправедливых моментов. Однажды я выступил на собрании и в своем слове поддержал мирян - потерпевшую сторону. Среди мирян были и высокодуховные люди с благочестивой жизнью. Мое выступление братии не понравилось, и меня отправили снова в Иерусалим - как бы подальше от греха.

В своем возвращении на Святую Землю я видел Промысел Божий. Вскоре меня рукоположили во диакона. Это было большое событие. И меня послали в паломничество в Египет. Мне дали на поездку всего 10 дней. И, чтобы не терять ни минуты времени, я решил отправиться в тот же день. Но, к сожалению, на автобус билеты были распроданы. И в этом был тоже, как выяснилось позже, Промысел Божий. Тот автобус, на котором я собирался поехать, попал в засаду к террористам. Террористы арабов из автобуса вывели, а всех остальных пассажиров, которые находились в автобусе, расстреляли.

В Александрийске я встретил православных старцев. В частности, владыку Дамиана. Он говорил немного на французском. И мне удалось побеседовать с ним. В его словах я почувствовал прозорливость. Он встретил меня, как будущего православного верующего, говорил тепло и дал мне наставления по «Лествице духовной» преподобного Иоанна. Был там же схимник архимандрит Павел. С людьми из других конфессий он был суров, а со мною, напротив, мягок и откровенен. Там же в Египте побывал я и в коптском монастыре, где подвизались преподобные авва Макарий Великий, Паисий Великий, Арсений Великий - все наши отцы, собравшие Патерик. В этом древнем монастыре я прожил несколько дней и получил незабываемые впечатления от пребывания в нем, особенно меня восхитили ночные службы.

Потом я снова вернулся в Иерусалим. В то время шла война в Персидском заливе под кодовым названием «Буря в пустыне». Помню, как Ирак бомбил Израиль. Мы все это видели, и глубоко переживали происходящее. Вокруг падали бомбы.

Сотрясалась земля. А мы все эти события приравнивали к событиям конца света. Мы были готовы на все. Но, к счастью, конец света не наступил, но зато начались великие перемены в России.

- Наверное, Вы имеете в виду распад Советского Союза?

Да, именно это. После этого события во Святой Град хлынул большой поток эмигрантов из России. Было вокруг много русских: и беженцев, и паломников, и первоиерархов. В монастыре мы встретили много иерархов, в частности, встретили и митрополита Алексия, будущего Патриарха Московского и всея Руси.

В монастыре я нес послушание гида, сопровождающего прибывших к нам паломников. Познакомился с архимандритами Гурием и Ермогеном, которые служили в Пюхтицком женском монастыре. Встреча с ними была необыкновенной. Она произошла у купели Иоанна Предтечи. Отец Ермоген крестил у купели. И я наивно подошел к нему с просьбой окрестить и меня. Мы говорили на английском, и отец Ермоген ответил мне, чтобы ехал я в Россию. В конце-концов эти слова его и сбылись.

- А когда Вы познакомились с Вашим другом, отцом Иеронимом (Шурыгиным)?

Тогда же. Это была необыкновенная встреча. В то время отец Иероним служил в Иерусалиме. В 1992 году он сопровождал делегацию из нескольких монахов из Афона и священников из Ставропольской епархии. У нас, у католиков, шла Светлая Седмица, а у православных была Страстная Неделя. Поэтому, зная, что у православных - строгий пост, я угощал их чаем, соками и фруктами. Это была моя первая встреча с отцом Иеронимом. И тогда я не обмолвился с ним ни словом. Но взгляд его мне почему-то запомнился, мне показалось, что с этим человеком в корне изменится моя жизнь.

Был еще один паломник, сильно повлиявший на меня. Это был странник из города Владивостока. Добирался он пешим ходом до Святого Града ровно три года. И встретил он Святую Пасху в Иерусалиме. Кто-то ему посоветовал обратиться в наш монастырь погостить. И ему дали послушание помочь мне копать траншею под фундамент строящегося дома. Сами понимаете, что копать яму в приделах горной местности очень сложно - камень на камне. Но странник был крепким и весело работал со мною. Мы с ним подружились, многое в духовном плане нас роднило. После вечерней службы он тайно пробирался ко мне в келью и там за нашими духовными беседами убеждал меня встретиться с отцом Иеронимом. Однажды вечером он тайно провел отца Иеронима в мою келью. Батюшка посидел у меня, выслушал мое желание и сказал: «Потерпи. Время для перехода еще не пришло, потому что сам я еще не могу тебя принять. Будут неурядицы».

Гостил у нас еще владыка Александр, ныне архиепископ Костромской и Галичский, председатель отдела по делам молодежи. Он жил в монастыре Иоанна Пустынника по приглашению нашего настоятеля целую неделю. Одно время настоятель находился в России, и там познакомился с владыкой Александром, и взаимно пригласил его в наш монастырь. Каждый вечер я относил владыке в гостиную чай, и мы болтали с ним немного на английском и немного на русском, я уже знал в то время на русском несколько слов.

- А в католическом монастыре не догадывались о Вашей симпатии к православным?

Конечно, догадывались. Отношения с братией у меня осложнились. Они всячески старались меня оградить от общения с православными. Запретили мне посещать православную службу с субботы на воскресенье у Гроба Господня. Я был в отчаянии. Невыносимо было жить двойной жизнью. Решил подойти к отцу Иерониму. И вот он мне говорит: «Что ж, завтра и переходи». Говорить-то ему было это легко, а каково было мне?

Я хорошо запомнил этот день, полностью изменивший мою жизнь. Было это 24 октября 1993 года. Старший из братии после утренней службы сделал мне замечание: «Я заметил, что ты в последнее время не причащаешься. Что происходит?» Спрашивал он строго, требуя от меня отчета. Тогда я уже не мог лицемерить: я не верил в католическое причастие, поэтому и не причащался. Я уже не мог скрыть своих намерений и говорю: «Хорошо, что мы об этом заговорили, я ухожу». Конечно же, мне стали читать наставления о монашеском обете, о монашеских обязанностях, о послушании, но я ответил, что Бог призывает меня на другое послушание. Я собрал свои вещи, которые поместились в небольшом рюкзачке, и пошел к отцу Иерониму.

Отец Иероним подвизался тогда в Горненской женской обители. Настоятельница монастыря разрешила мне жить в монастыре. Там я прожил несколько недель. Так как я был монахом, меня поставили на общее послушание, и я снова стал принимать паломников. Отношения со всеми в монастыре у меня сложились хорошие, и матушка послала меня взять благословение у патриарха Диодора. Архимандрит Тимофей встретил меня радостно. Только их пугало одно обстоятельство: город Иерусалим маленький и в нем быстро распространяются слухи, православные не хотели ссориться с католиками. Но, когда патриарх Диодор узнал о моем намерении ехать в Россию, он тут же меня благословил. «Тебе там хорошо будет», - сказал он.

- И Вы поехали в Россию?

Не сразу. Сначала вернулся во Францию, чтобы заработать на билет на самолет до Москвы. И когда у меня собралось достаточно денег, я поехал в Россию.

Беседовал Александр Данилов
Православная газета "Святой Покров" №15 (27)
Православная газета "Святой Покров" №16 (28)

Иеромонах Василий (в миру Игорь Иванович Росляков)

О Боже, Ты выслушай вопли мои,
Их больше не слышал никто,

Коль мне вдохновенье дано.

Обращение человека к Богу происходит не в результате общественно-политической ситуаций, в которой оказывается человек, а от того, что Господь Сам ему открывается и избирает для служения Себе. И произойти это может в самое окаянное время. Со времен основания Церкви Христос предупреждал своих учеников, что те всегда будут гонимы изменившимся после грехопадения миром. Но никогда не будет Церковь Христова побеждена. Особенно тяжело всегда приходится монахам - избранным воинам Христовым. В наше время, когда кончилось физическое уничтожение Церкви, происходившее в начале XX века, когда богоборческие силы решили, что всё - церковь уничтожена, даже корни вырублены, а если что и осталось, пусть оно само потихоньку уйдет - старики умрут, молодёжь, одурманенная пропагандой, туда не пойдёт. И начался период общественного забвения, исключения Церкви из общественной жизни. Но в это время по московскому району Кузьминки гуляла молодая женщина с коляской, в которой лежал ее новорожденный сын Игорь. Он родился 23 декабря 1960 г. Родители были не чужды церкви – т.е. окрестили ребёнка и ходили в храм по большим праздникам. Воцерковлёнными людьми родители мальчика не были. Отец, Иван Фёдорович, родился в 1917 году, воспитывался в детском доме и своих родителей не помнил. Он был рабочим, во время Великой Отечественной служил на флоте моряком. Но человек он был честный и прямодушный. Умер в 1979 г., когда Игорь заканчивал учение в школе. Мама, Анна Михайловна, много лет проработала на ткацкой фабрике. Игорь учился в школе № 466, неподалёку от которой располагался храм. И когда он почувствовал призыв Господа, мы не знаем, это тайна его души. Никаких внешних причин, обычно побуждающих человека искать помощи у Бога, не было. Обычно это тяжёлое горе или встреча с каким-то святым человеком. Но ему встретить такого человека было в ту пору негде.

С 3-го класса мальчик начинает заниматься спортом – водным поло. К 9-му классу становится мастером спорта международного класса и входит в состав сборной команды СССР. О успешном спортсмене начинают писать в газетах, но в то же время молодой человек чувствует, что спорт - не его призвание. Его внутренняя жизнь была закрыта для посторонних, но близкие люди к тому времени начинают замечать происходящие в юноше перемены, хотя и не могут по-настоящему их оценить. После школы Игорь год работает на автомобильном заводе АЗЛК, после чего потом поступает на факультет журналистики МГУ. И почти одновременно в Институт физкультуры им. Лесгафта в Ленинграде. Он получает два высших образования, и это уже говорит о том, какой это человек. Во-первых, это человек целеустремлённый, собранный, организованный, ответственный и к тому же имеет большие интеллектуальные способности. А душу ему Господь дал монашескую, и заслуга этого человека в том, что его душа сама себя познала и поняла, к чему она призвана.

Он ездит на международные соревнования, но в это же время уже начинает поститься. Его вера и влияние на окружающих людей были так велики, что потом вся его команда с семьями пришла к Богу. Его приятель по команде вспоминал, что однажды очень ответственные соревнования пришлись на время Великого поста. Все знали, что Игорь поститься, и боялись, что он ослабнет и команда проиграет. Кормили мясом, это ведь основной источник белка. Друзья предлагали своему капитану поесть, на что тот сказал: «Главное, чтобы были духовные силы, а физические придут». Оценить этот подвиг друзья смогли только потом, когда сами начали поститься.

Сокурсники вспоминают, что Игорь был очень образованным и, поскольку он пользовался авторитетом в команде, они старались за ним тянуться. «Помню, купил он Библию за границей - и мы Библию покупать». Один из товарищей вспоминает, что Игорь во время игры прятал крестик под плавательную шапочку. Спортивное руководство, узнав о том, что Игорь посещает храм, сделало его невыездным - запретило выезжать за границу.

Интересно отношение Игоря к демократии. Тогда начались политические изменения в стране. Однажды на собрании члены команды заговорили о демократии в спорте и как её расширить. На что Игорь сказал: «Команда - это монархия, и если не подчинить игру единой воле, то какая это будет игра». После тяжёлых соревнований спортсменам давали месячный отпуск. Все ехали отдохнуть к морю, а Игорь на это время уезжал в Псково-Печерский монастырь, где трудился на разных послушаниях. Существует предположение, что он исповедовался у архимандрита Иоанна Крестьянкина, который однажды и сказал ему: «Ну что, пойдём в монахи?» Понимая, насколько средства массовой информации зависят от власти, Игорь решил, что не будет работать журналистом. Он устроился инструктором по спорту, там можно было внутренне оставаться свободным от влияния властей.

Игорь Росляков был высоким, сильным и очень красивым. При таких физических данных он, казалось бы, должен был пользоваться успехом у девушек и быть душой компании, но юноша тогда уже понимал, что ему этого не нужно, и всячески избегал шумных компаний и женского общества. Хотя на втором курсе МГУ женился, но брак просуществовал полгода, об этом браке никто не вспоминал. Больше он не искал жены. Его никогда не видели гневающимся или чем-то недовольным. Но в то же время его замкнутость и внутреннюю сосредоточенность на себе люди иногда принимали это за холодность. Он постоянно был как бы погружён в самого себя.

В плюс к своим талантам Игорь Росляков писал стихи. Сначала они были обыкновенные - рифмованные, светские, но на духовные темы. А потом стал писать церковные гимны, тексты на церковнославянском языке. И в это время он все свои мирские стихи сжёг. Они ему не нравились. Тогда пошла мода на песни духовного содержания под гитару, но Игорь говорил: «Конечно, красиво сидеть у костра и петь эти песни, только бутылки не хватает». Игорь уже тогда смотрел на это с другой стороны - глазами монаха и понимал, что надо подниматься от душевного к духовному. В печать своих стихов он не предлагал.

Всё время он вёл дневники. Но составить представление жизни по дневникам нельзя. В них он фиксировал не события жизни и не себя описывал, это были в основном впечатления от прочитанных святоотеческих книг и размышления о Боге. Поэтому вся его жизнь составлена по воспоминаниям его друзей. Но какие-то события он отмечал в своём дневнике. 12 апреля он написал: «Мама нашла мой крещальный крестик. Я его надел впервые после крещения, бывшего 27 лет назад. Явный знак Божий, указующий, может быть, приблизительно день моего крещения. Мама не помнит. Это радостно. И напоминает слова Христовы: «Возьми крест свой и следуй за мной». Это пока тягостно». Вскоре наступает Великий пост. А Игорь едет на соревнования в Тбилиси и, хотя со стороны друзьям казалось, что ему это не так тяжело, пишет: «Познал опытно слова Давида: «Колени мои изнемогли от поста, и тело моё лишилось духа». Господи! Спаси и сохрани!». 20 апреля возвращается в Москву и идёт на литургию в Богоявленский собор. Он часто посещает храм. Люди вспоминают, что, когда смотрели на него в то время на церковной службе, то многие решали, что это монах молится. 28 апреля 1988 года Игорь идёт на выставку живописи Константина Васильева, пишущего на мистические темы. Многим нравится, потому что это красиво. Но Игорь смотрит выставку и думает: «Интересно, талантливо, красиво, т. е. душевно, а хочется духа. Людям нравится, говорят: возвращение к истокам. А к каким? Истоки Руси в христианстве, а не в дремучем лесу. Васильев, видно, увлекался Вагнером, и поэтому в картинах о России тот же языческий привкус. То есть соколиный взгляд, волчьи глаза, а хочется побольше доброты и милосердия. Тут же вспоминаются слова Христа: «Милости хочу, а не жертвы». В это время у него уже такие глубокие рассуждения обо всём, полученные с Божией помощью, но без постоянного духовного руководства.

В конце июня 1988 г. Игорь едет в Оптину пустынь. До этого он маме уже несколько раз говорил, что хочет быть монахом. Но Анна Михайловна, как всякая мать, тем более женщина мирская на тот момент, даже не волновалась. Он ведь постоянно уезжал в Псково-Печерский монастырь на работу. Мама вспоминала: «Я так и думала, что поработает год и приедет. И даже не волновалась, на послушании побудет и вернётся». 21 июня он приезжает в Оптину и остаётся до конца августа. На это время проходит только год с момента открытия монастыря после периода запустения. Там тяжелейшая физическая работа, и полный сил молодой человек успешно работает на всех этих тяжелейших послушаниях. И принимает решение остаться в монастыре. Но чтобы рассчитаться со всеми делами, с миром, как он говорит, ему нужно вернуться в Москву. Игорь приезжает в Москву, увольняется с работы, делает всё что положено и 15 сентября встаёт перед матерью на колени. Со слезами на глазах начинается проситься у неё в монастырь. «Мама, благослови меня». После отъезда сына мать всё время плакала. Однажды увидела сон: раздался звонок в дверь, она решила, что вернулся Игорь, подошла, открыла, а там стоял старый монах. Она дверь захлопнула. Потом опять раздался звонок, она подошла, открыла, там уже стояла женщина. Лицо женщины показалось знакомым, а руки у неё были сложены как для причастия - на груди. Потом мать вспомнила, что видела это лицо на иконах. И, испугавшись этой женщины, дверь закрыла.

17 октября Игорь прибывает в Оптину пустынь уже навсегда. Сначала живёт в общей келье при монастыре, а потом его переводят в скит, в хибарку преподобного Амвросия. Из всех Оптинских старцев больше всех он почитает именно этого. В этот день пишет: «Пришёл в монастырь преподобного Амвросия. Отче Амвросие, моли Бога о мне». В течение всей своей монашеской жизни он обращался к нему, очень часто ходил к нему на могилу. Одна трудница писала, что даже сердилась на отца Василия и отца Феропонта: «У меня земля готова, нужно цветы сажать, а они молятся и молятся. И никак я не могу их дождаться. Отец Василий увидит – отойдёт в сторонку, а отец Феропонт по 40 минут стоит. Только уйду за цветами, приду, а они опять молятся у могилы».

Оптину пустынь возвращали верующим частями. На территории монастыря располагался филиал Калужского краеведческого музея, жили мирские семьи. В скиту, в кельях старцев, располагались музеи Толстого и Достоевского.

Живя в скиту, будущий мученик за Христа, продолжает писать церковнославянские поэтические тексты. Он называет их стихирами. По этим первым пробам, где церковнославянский язык не всегда правилен, уже видно, что это очень многообещающие произведения, созданные от сердца и вдохновлённое верой в Бога. У него был несомненный талант церковного песнописца. Явление очень редкое в истории Церкви. Игорь Росляков был монахом только 4 года, но даже за этот небольшой срок, т, что было написано, принесло свой первоначальный плод. Он пишет: «Откуда приему слёзы аще не от тебя, Боже. Камо гряду в день печали аще не во храм твой, Владыка». Очень много своих работ он посвящает Оптиной пустыни. 17 апреля по распоряжению отца наместника его из скита переселяют в один из братских корпусов уже в самом монастыре. К этом времени отец наместник понимает, что к нему пришёл образованный, одарённый послушник и ему дают другие послушания. Его постригают с именем Василий - в честь Василия Великого. А потом, когда постригали в иеромонаха, - в честь Василия Блаженного. А небесный покровитель, данный ему при крещении, - Игорь, князь Черниговский. Иконы этих трёх святых постоянно находятся у него в кельи.

После рукоположения в священнический сан молодой монах начинает служить литургии, принимать исповедь. Одна паломница вспоминает: «Когда он начал служить, я пришла в храм первый раз. Тут народу много, а здесь мало. Подошла к отцу Василию. А к исповеди не приготовилась. Не знаю, что говорить, у меня нет особых грехов. Хочу, чувствую, а не знаю». Тогда отец Василий начал ей задавать вопросы. «Отвечаю довольно бодро: убивать - не убивала, воровать - не воровала». А когда выяснилось, что я не пощусь, что верю в переселение душ, батюшка обхватил голову руками, облокотился на аналой и так тяжело вздохнул, что у меня просто мурашки по спине побежали. Потому что я поняла, как он расстроился и как за меня переживает. Тяжесть своих грехом я поняла только по реакции батюшки. В какое тяжёлое состояние он пришёл от моих грехов».

Отец Василий брал на себя чужие грехи. Один из монахов вспоминал: «У меня в праздник было послушание, связанное с постоянным хождением по храму. А отец Василий проводил общую исповедь. И по тем словам, которые невольно, проходя мимо, услышал, я понял, что батюшка берёт грехи всех, кто перед ним исповедуется, на себя. Я тогда ещё подумал, как же ты умирать будешь, если столько грехов на себя берёшь?»

4 года прослужил отец Василий в Оптиной. Наступает Пасха 1993 г. Пасхальная служба кончилась 5.30, а в 6 часов начиналась служба в скиту, и отец Василий должен был принимать исповедь. Один священник вспоминает, что был в тот год ответственным за расписание Пасхальной недели. Батюшка глянул в последний момент на расписание и понял, что в скиту нет никого из священников на исповеди. Он пошёл к отцу Василию, а тот как будто испугался и стал отказываться. Пошёл за послушание по благословению отца наместника.

Иноки Феропонт и Трофим пошли звонить на колокольню. Оглушенные радостным пасхальным звоном, они не услышали приближение преступника, идущего к ним с ножом. Оба инока были зарезаны прямо у колокольни. Отец Василий в это время пошел в скит. Преступник побежал ему навстречу. Перед этим Отец Василий слышал удар в набат, который удалось сделать раненым инокам, и понял: что-то случилось. Об этом он спросил приближающегося к нему человека. В ответ последовал удар ножом. Час раненый батюшка находился в родном монастыре, потом вызвали «скорую». Умер отец Василий по дороге в больницу.

Несмотря на то, что монахи и к смерти должны относиться спокойно, как ко всему посланному Богом, их первоначальная скорбь по убитым инокам была очень тяжёлой. И когда сообщили архимандриту Иоанну Крестьянкину в Псково-Печерскую обитель, то он расплакался.

Хоронили погибших на территории монастыря с закрытыми лицами, как положено у монахов. Во время похорон игумен сказал: «Это были три ангела. Мы не знали, что в нашем монастыре живут ангелы». Позже над могилами мучеников за Христа построили часовню. У каждого из них был свой талант от Бога. У инока Феропонта - молитва, у инока Трофима – любовь к людям, у отца Василия – слово.

Вся жизнь и смерть отца Василия, выросшего в условиях крайней изоляции Церкви, лишний раз доказывает, что Церковь Христова - не историческое предание, не лавка древности, не социальный институт и не культурная традиция, а мистическое тело Христово, в котором живёт Дух Святой, и который творит все, что хочет. Нам они как примеры, как укор людям, говорящим: «Не научили меня в детстве, и не буду ничего делать. Вы виноваты, что меня не научили». Нужно самим делать хотя бы маленький шажок. Старцы говорят: «Мы делаем маленький шажок навстречу Господу, а он в ответ идёт к нам навстречу с распростёртыми объятиями».

Стихи иеромонаха Василия (Рослякова)

*****

Спаси, Господи; ибо не стало праведного,
ибо нет верных между сынами человеческими.

(Псалом 11)

Спаси меня, Господи, ныне,
Ибо верный и тот оскудел,
Ибо истинный пусть ко святыне
Умалился от важности дел.

Каждый лжет в суете по привычке
Даже ближним своим и родным
И хвалу воздает для приличья,
Когда сердце наполнено злым.

Истребит все лукавые речи
И источники лести Господь,
С корнем вырвет язык человечий,
Что красиво в погибель ведет.

Истребит утверждающих ныне:
«Мы велики, уста ведь при нас,
Мы весь мир языком пересилим!
Кто же Бог нам в сегодняшний час?»

«Ради бед, нищеты, воздыханий
Я восстану, - Господь говорит, -
И поставлю вдали от страданий
Сохранивших смиренье и стыд».

От небес откровения чисты,
Как в горниле литое сребро:
Горн его очищал седмирицей,
И отстала земля от него…

Вкруг меня нечестивые ходят,
Так оно и бывает, когда
Все ничтожные рода людского
Превозвысились силой греха.

*****

Доколе, Господи, будешь забывать меня в конец,
доколе будешь скрывать лице Твое от меня?

(Псалом 12)

О, Господи, доколе будешь Ты
Все забывать меня и забывать,
Ну, сколько же еще глаза Твои
Не будут моим взглядам отвечать?

Ну, сколько утешать себя могу,
Коль сердце плачет день и плачет ночь,
И сколько буду клясть свою судьбу,
Когда не в силах сам себе помочь?

Ты, Господи, хоть раз взгляни сюда,
Услыши хоть обрывки слов моих,
О смысле растолкуй мне бытия,
Пока я сном последним не затих;

Пока не намекнули мне друзья,
Что сломлен я и выбился из сил,
Пока не поклонилась голова
Тем, кто меня когда-то не взлюбил.

Я ж уповаю к милости и жду –
Пролей ее живительным дождем.
Тогда я о любви Твоей спою,
Как я пою об имени Твоем.

*****

Я сказал: я буду наблюдать за путями моими,
чтобы не согрешать мне языком моим;
буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною.

(Псалом 38)

Я сказал: буду верен словам до конца –
Посмотрю за своим непутевым житьем
И невольно прибавил: на все, что слегка
Отвечать стану я молчаливым кивком.

Я немым оказался на людной земле,
Бессловесно смотрел нараспьятье добра,
И раздумья одни воцарились в душе,
И безумная скорбь одолела меня.

Запылало отчаяньем сердце мое,
Загорелися мысли незримым огнем,
И тогда в поднебесье я поднял лицо,
Говорить начиная другим языком:

Покажи мне, Владыка, кончину мою,
Приоткрой и число уготованных дней,
Может я, устрашусь от того, что живу,
И никто не осилит боязни моей.

Приоткрой – и потом от меня отойди,
Чтобы в скорби земной возмужала душа,
Чтобы я укрепился на крестном пути,
Прежде, чем отойду, и не будет меня.

*****

Как лань желает к потокам воды,
так желает душа моя к Тебе, Боже!

(Псалом 41)

Как лань припадает сухими губами
В полуденный жар к голубому ключу,
Так я в воскресенье стою перед храмом
И словно от жажды поклоны кладу.

Душу иссушит людское неверье,
Слезы и кровь предлагая в питье.
Как же не встать пред церковною дверью,
Трижды крестом осеняя лицо.

Как не припасть к почерневшей иконе,
Если уж хлебом мне сделался плач,
Если при случае каждый уронит:
Где же твой Бог? – если ты не богач.

Что же меня беспокоит былое,
Грустью глаза пеленая мои,
Что ж про себя повторяю запоем
Эти бесстрастно сухие псалмы?

Просто я душу свою изливаю,
Слезы мешая со словом простым.
Так водопады в горах призывают
Бездну откликнуться эхом слоим.

*****

Боже, мы слышали ушами своими, отцы наши рассказывали нам о деле,
какое Ты соделал во дни их, во дни древние.

(Псалом 43)

Мы слышали сами от дедов своих,
А кто и писанье в наследство оставил,
О ратных делах, о молитвах святых,
Которыми Бог нашу землю прославил.

Какие свершил Он тогда чудеса,
Каких сыновей окрестил богатырских!
Чего только стоят послушника два,
Возросшие на сухарях монастырских.

Полки бусурманские Бог истребил,
Вознес над дубравами наши знамена,
Хвалу каждый воин тогда возносил,
Целуя края почерневшей иконы.

Он видел, что землю не силой обрел,
Не крепкой дружиной, а промыслом тайным,
Затем и с молитвой в сражение шел,
Храня под рубахою Крест Православный.

А разве, когда латиняне пришли,
И деды Псалтырь по земле уж читали,
К чудесной иконе не шли мужики
И там под хоругви с мечем не вставали?

Хотим или нет, но величит нас Бог…
И я не на меч уповаю в сраженьи,
В речах не на мудрость, какую сберег,
А только на крестное наше знаменье.

Похвалимся Господом всякому дню,
Прославим Его и во всякие ночи, -
Он хлеб подавал нам без меры к столу
И даже порою с запивкою прочей.

Но ныне Ты нас посрамил до конца.
Зачем Ты не ходишь с оружием нашим? –
Позора и бед мы вкусили сполна,
Запив это все панибратскою чашей.

Ты сделал нас притчей во всех языках.
Позор наш во всякие дни предо мною.
И каждую ночь он стучится в висках
И по дому крадется тенью слепою.

Все это нагрянуло бурей на нас,
И мы потерялись в земном бездорожье.
Нам души забила б дорожная грязь,
Когда бы в них не было памяти Божьей.

Когда бы забыли мы Имя Твое,
И рукоплескали кому то другому,
То разве мы вышли б из ада сего
С любовью такою же к роду людскому?

Но нас ненавидят за Имя Христа,
Скрепляют ругательства высшей печатью
И входят со смехом в святые дома,
Молящихся там находя для распятья.

За что нам такая жестокая месть?
За что нам такие великие плачи?
Неужто врагам нашим нечего есть,
И мы от них хлеб по запазухам прячем?

О, Господи, прежние дни помяни,
Воздай нам за скорби святой благодатью,
Тогда мы поднимем знамена свои
С двуглавым орлом и Христовым Распятьем.

*****

Услышь, Боже, вопль мой, внемли молитве моей!

(Псалом 60)

О, Боже, Ты выслушай вопли мои –
Их больше не слышал никто.
Молитве моей стихотворной внемли,
Коль мне вдохновенье дано.

От самого дна океанских глубин,
Из пропасти самой ночной,
Где эха уж нет, и живу я один,
Взываю я рифмой простой.

Когда разгорюется сердце мое,
Воздвигни меня на скалу,
На гору, на камень, на что-то еще,
Куда мне не влезть самому.

С Тобой становлюсь я, как тот исполин,
Что держит все небо плечом,
С Тобой я взлетаю орлом молодым,
Туман рассекая крылом.

Услышал Ты, Боже, обеты мои
И мне возвестил в тишине,
Что дал мне в наследие петь о любви,
О грустной моей стороне.

И Ты приложи к удивительным дням
Еще удивительней дни
И слишком короткие жизни певцам
Хотя б после смерти продли.

И я буду Имени петь Твоему,
Пока на земле моя тень,
И буду тянуться губами к кресту
В воскресный и праздничный день.

*****

Только в Боге успокаивается душа моя; от Него спасение мое.

(Псалом 61)

Сколько б мир я ни пел и ни славил,
Если что, он забудет меня.
Потому, против нынешних правил,
Уповаю на Господа я.

И на что мне в делах опереться,
Коли все будет пепел и прах,
А бессмертье живет по соседству
В неуклюжих библейских словах.

Утвердиться на чем вдохновенью? –
Неустройство кругом и разбой.
Лишь на время церковное пенье
Мне дарует блаженный покой.

Что ж, братишки, лукавым законом
Вы насели на плечи мои
И наводите с милым поклоном
Мои мысли на омут петли.

Хотя всякий поэт – недотрога,
И с ним сладить до смеха легко,
Но пока не оставлен я Богом,
Устою против мира сего.

И народ я просить не устану,
Очищать от лукавства сердца.
И чтоб было меж нас без обмана,
Начинать обещаю с себя.

Бог сказал – и услышал я дважды –
Что для каждого – суд по делам.
Когда умер отец и однажды,
Когда к смерти готовился сам.

*****

Как благ Бог к Израилю, к чистым сердцем!

(Псалом 72)

Содрогнулось вчера, было, сердце мое,
И во всем разуверилась, было, душа –
Я увидел безпечных лихое житье
И опять позавидовал им за глаза.

Никогда не тревожат их скорби и плач,
Им до смерти величье и дерзость даны,
Веселит их собрание яркий кумач,
Когда людям полшага еще до беды.

Откровенно, без страха лукавят всегда,
Затаенные помыслы пряча свои,
А когда издеваться начнут свысока,
То слова их подобны фонтану воды.

К небесам подниматься бы этой струе,
И сверкая на солнце, и радуя глаз,
Но она припадает к могучей земле
И развозит повсюду болотную грязь.

И народ, замутив по лесам родники,
Эту воду мертвящую с жадностью пьет,
Говорит: «Как несведущи были отцы,
Уверяя, что Бог нам бессмертье дает».

И вот эти лукавые ростовщики
Благоденствие славят превыше всего.
Так напрасно я что ли учился любви,
Очищая от мерзости сердце свое?

Так напрасно я что ли по долгим ночам
Наизнанку судьбу выворачивал всю
И себя же метал по горячим щекам,
И от совести прятался в темном углу?

Я бы стал перед прошлым земли виноват,
Если б так рассуждая, сварливость обрел
И не мог ничего я на свете понять…
И, скитаясь, по случаю в церковь вошел.

Я увидел, о Боже, конец этой лжи.
Я воспел на коленях величье Твое.
Так пускай погадают о судьбах земли,
Все равно Ты однажды осудишь ее.

*****

Для чего, Боже, отринул нас навсегда?
возгорелся гнев Твой на овец пажити Твоей?

(Псалом 73)

Стал обращаться в лихую нужду.

Вспомни заслугу нам прежних князей,
В чине монашеском принявших смерть,
Вспомни сияние русских церквей,
Что оглашали по праздникам твердь.

И вместе с нами пройдись по земле,
С нами развалины наши оплачь.
Видишь - отметины пуль на стене,
Камень замшелый от крови горяч.

Слышишь, как зычно вопит воронье
Рядом с могилами наших святых,
Как разбивают Распятье Твое,
Каменных знаков наставив своих?

Мы затвердили навечно урок
С гидрой ужасной и правым мечом,
Слишком кроваво он землю иссек,
Слишком отчаянным слышался стон.

Разом хотелось им все разнести,
Чтоб воцарились лишь пепел и страх…
И опустели тогда алтари,
И запылали иконы в кострах.

Боже, знамений не видит никто,
Нет и пророка, чтоб душам прозреть.
С нами не стало теперь никого,
Кто бы сказал, долго ль это терпеть.

Боже, Вселенную Ты утвердил,
Солнце поставил в знамение нам,
Вспомни, кто Имя Твое поносил,
Кто наших братьев душил по углам.

Что же мы сделали, Боже, не так?
Что же мы забыли себе на беду?
Ты отвернулся, и всякий пустяк
Стал обращаться в лихую нужду...

***

Внимай, народ мой, закону моему,
приклоните ухо ваше к словам уст моих.

(Псалом 77)

Вы послушайте-ка, люди православные,
Речь мою былинную гуслярскую,
Приклоните головы могучие
Да постойте с думой, думой долгою.
И простому люду и бояринам,
И князьям, и Божиим служителям
Расскажу гадания из древности,
Помяну о прежнем малой присказкой.
Лишь уста, бывает, учат мудрости,
И порой лишь сердце нам советует,
Потому напевами забытыми
Думы свои ведаю глубокие.

А внучатам нашим, новой поросли,
Продолженью рода христианского,
О делах и заповедях Божиих,
О чудесных храмах, о кудесниках
Наскажу под гусельки с три короба,
Чтобы передали, когда вырастут,
И своим плаксивым непослушникам
И пересказали строго-настрого
Ограждать себя святой молитвою,
Да не забывать заветов дедовских;
И не быть, как племя басурманское,
Что с душой упорной и мятежною,
С сердцем непокойным и неверным
Хвастает делами сатанинскими.

*****

Боже! язычники пришли в наследие Твое;
осквернили святый храм Твой, Иерусалим превратили в развалины;

(Псалом 78)

Пришлые, Боже, в наследье вошли.
В святилища, как в кладовые вступили
И город великий, столицу земли,
В хранилище снеди людской обратили.

На век ублажили они воронье,
Кормя его вволю глазами людскими,
И было довольно земное зверье,
Питаясь по норам телами святыми.

И так полюбилась им наша земля,
Что воду они перепутали с кровью,
И долгое время горчило слегка
Зерно, напоенное этой любовью.

Мы стали посмешищем мира всего,
Молчим и глаза свои в сторону прячем.
Но сколько же, Господи, сердце Твое,
Еще не услышит сыновьего плача?

Сколько еще отплатить мы должны
В счет прегрешений хмельного отцовства?
Мы уж и так, как пригоршня золы,
Ветром которая в поле несется.

Чтоб не твердили нам: где же ваш Бог? –
Сам отомсти этим скаредным пришлым,
Только б увидеть униженный мог,
Только б сумел погребенный услышать.

Пусть содрогнется пред Господом твердь
От всех воздыханий, прошедших безвестно,
Тогда, может, нас, обреченных на смерть,
Спасешь Ты невидимо Духом чудесным.

*****

Господи! услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе.

(Псалом 101)

Научи меня, Боже,
Ушедшие годы считать.
Может, стану тогда я
Хотя бы немного умней.
А то буду до смерти
Унылые песни слагать
О земле, о любви,
О судьбе бесприютной своей.

Мне мечталось по жизни пройти
С беспокойно горящей душой,
Освещая пути,
Зажигая умы и сердца,
Но душа, обгорая,
Рассыпалась теплой золой,
И былое куда-то исчезло,
Как дым от костра.

И теперь вот я мыслями разными,
Словно чумой, заражен,
Забываю о хлебе
И сыт я печалью одной.
Мне осталось к старухе с косою
Идти на поклон,
Чтоб под корень меня резанула
Как стебель сухой.

День зачем мне,
Когда при сияньи его
Я отчетливей вижу
Развалины наших святынь.
Ни к чему мне и ночь –
Я уснуть не могу все равно,
Словно ворон на кровле,
Сижу у лампады один.

Так зачем же Ты, Боже,
Мне радость познанья дарил,
Подавал вдохновенье
По прихоти глупой моей,
Коль теперь я жалею,
Что денег совсем не скопил
И не добыл почета себе
И хвалебных речей.

Пощади меня, Господи мой,
Ибо время прошло,
Ибо даже лукавые
Стали грехи вспоминать –
Воздыхают о прошлом,
Развалины ценят его…
Научи меня, Боже,
Ушедшие годы считать.

*****

Господи! Ты испытал меня и знаешь.

(Псалом 138)

Ты испытал меня, Боже, и знаешь,
Ведаешь все, недоступное мне.
Часто, наверно, сомненье прощаешь,
Видно которое только Тебе.

Пусть я шатаюсь по свету тревожно,
Пусть укрываюсь в домашнем углу,
Ты обнимаешь меня, словно воздух,
Руку в скорбях предлагая Свою.

Знаю – когда мной слагаются песни,
Нет еще слова на чистом листе.
Ты его видишь прозреньем чудесным,
В сердце влагая настойчиво мне.

Сколько я рылся на кладбищах книжных,
Сколько я дум передумал в себе,
Все ж, не сумев вдохновенья постигнуть,
В церковь пошел помолиться Тебе.

Дивен мне разум небесного свода,
Дивно свеченье далекой звезды.
Видел я край совершенства земного –
Слово же Божье обширней земли.

Где от души мне своей затаиться?
Где не настигнут раздумья меня?
Я по Вселенной промчался как птица –
Места такого не знает она.

Если скажу: «Может, тьма меня скроет,
Будет мне ночь непреступной стеной», -
Сердце тотчас заскулит и завоет,
Ночь освещая тоскою грудной.

Дивно я создан Божественным Словом:
Будто бы соткан из ткани земли
С замысловатым телесным узором,
С тайным до времени светом внутри.

Боже, меня испытай. И поведай,
Что притаилось за словом моим.
С книгой тогда я оставлю беседы,
Духом начну обучаться Святым.

*****

Еще вчера я видел вас,
Еще вчера вел с вами речи,
И вдруг настал мой смертный час
И прекратил былые встречи.

Придите ж, добрые мои,
Меня почтите пред прощаньем
Последним знаменьем любви,
Последним братским целованьем.

Уже я с вами не сойдусь,
Не перемолвлю больше слова –
На суд ко Господу стремлюсь,
Где нет пристрастия земного.

Там и слуга, и властелин,
Богач и нищий, царь и воин,
Там все равны, там суд один,
И каждый ждет, чего достоин.

Дела, дела одни тогда,
Нам участь вечную устроят –
Или прославят навсегда,
Или стыдом навек покроют...

*****

Страх Господень и чист и отважен -
Пребывает во век, на века.
Он об истине людям подскажет,
Потому и оправдан всегда.

Суд его вожделеннее злата,
Вожделенней бесценных камней,
Слаще самых янтарнейших капель,
Что сочатся из ульев щелей.

Этим всем охраняется раб Твой,
Этим всем возродиться бы смог.
В соблюденье завещанной правды
Есть награды великий залог.

Кто усмотрит вину прегрешений,
Кто проникнет в себя до конца.
Ты от тайных моих помышлений
Удержи и очисти меня.

Отведи хоть на время напасти,
Чтоб они не вредили бы мне,
Я забуду беспечные страсти,
Непорочность воздвигну в душе.

И пусть будут слова мои честны,
Мои мысли чисты пред Тобой.
Ты, Господь, основание песням,
Ты, Господь, Избавитель людской.

Псалом 18

О Божественной славе повсюду
Проповедуют неба глаза,
О свершениях Господа людям
Откровенно вещает земля.

И не зная ни сна, ни покоя,
День ко дню передаст все дела.
И ночь ночи, под звездами стоя,
Перескажет, что было вчера.

Нет таких языков и наречий,
Где не помнился голос бы их,
Всюду слышатся звездные речи
И пылающий солнечный стих.

Над землей всей идет их звучанье,
До пределов вселенной оно.
И поставил Господь в назиданье
В лике солнца жилище Свое.

И выходит оно, женихаясь, -
Покидает свой брачный чертог.
Исполинскою силой играясь,
Веселится на шири высот.

Оно выйдет из дали небесной
И, прошествовав, в даль забредет,
И ничто не сокрыто завесой
От его теплоты и щедрот.

Совершенен закон и безмерен,
Коим Бог обновляет людей,
И в своих откровениях верен,
Коль мудрейшими ставит детей.

Повеления Господа правы,
Веселят они правдой сердца
И, как будто лечебные травы,
Исцеляют людские глаза.

*****

Засмейтесь – больше не могу
О жизни рассуждать беспечно,
К любой иконе подойду
Грошовую поставлю свечку.

Старинный золотой оклад,
Глаза закрывши, поцелую,
Из слов, пришедших невпопад,
Молитву сочиню простую.

И ничего, что я стою,
Запуган собственною речью.
К другой иконе подойду,
Еще одну поставлю свечку.

*****

За год беспечного мытарства
Я повзрослел как будто вдруг:
Не пил новейшие лекарства,
А просто посмотрел вокруг.

Я повзрослел. И не годами,
А невещественной душой
За всех, кто правду чтит устами,
А сердце затворил молвой.

За всех, бегущих без оглядки
И правых лишь от слепоты,
За всех, не побывавших в схватке
И не любивших соль земли…

Как все не по-житейски быстро
Насело на громаду плеч...
Что ж, говорили, я плечистый, -
Да и к чему себя беречь?

*****

Как приблизится время цветенья
Золотистой осенней листвы,
Так приходит ко мне вдохновенье
Из далекой лесной стороны.

Оно по утру в город заходит
С хороводом ветров и дождей
И меня без ошибки находит
Среди полчищ машин и людей.

Если в шумном метро я кочую,
То оно золотистой стрелой
Проникает сквозь толщу земную
И становится рядом со мной.

И такое с душой сотворится,
Что сказать - не поверит никто.
Мне завидуют вольные птицы
За сиянье и легкость ее.

Я тогда становлюсь на мгновенье
Не от мира сего молчуном,
А бесплотных стихов сочиненье -
Служит хлебом тогда и питьем.

И тогда ничего мне не стоит
Бросить всё и уйти в монастырь,
И упрятать в келейном покое,
Как в ларце, поднебесную ширь.

*****

Когда уйдет дневной житейский страх,
И вечер тишиною приголубит,
Сижу на лавке по уши в мечтах
И вижу только осень золотую.

И вечером не меркнет блеск у ней -
Все кажется при лунном ярком свете:
Березы набросали у камней
Злаченые шуршащие монеты.

И чтобы не нагрянул ветер злой,
Не кинул их на лужи грязным сором,
Медведица, как пес сторожевой,
Застыла над детсадовским забором.

И к сердцу тишина меня ведет,
А ночь - к неизъяснимому началу,
И вижу, как без солнца и без звезд
Земля когда-то мрачною стояла.

И видится день первый бытия:
Земля была безвидной и пустою,
И с бездной различалась только тьма,
И Дух один носился над водою.

Земля не потому была темней,
Что не было тогда ни дня, ни ночи,
А просто не желтел еще на ней
Березовый узорчатый листочек.

Осенние волны

Глаза сдружились с белым потолком,
И ветви рук срослись за головой.
Уж сорок дней и снегом, и дождем
Осенний дух сражается с землей.

Закрыть глаза - и вспомнится легко
Осенний запах кленов и берез.
А тут все льет и льет вода в окно,
Да воет за стеной соседский пес.

На землю рассердились небеса -
Неважно им, какой сегодня век.
Как старый Ной, оглядываю я
К спасенью предназначенный ковчег.

Готовиться к потопу срок пришел.
И я затих, припомнил все грехи.
Поскрипывает мой дощатый пол,
Наверно, не доплыть мне до зимы.

Но, может быть, осеннею землей
И этот пересилится потоп,
И белый голубь утренней порой
Оливковую ветвь мне принесет.

*****

Когда другого я пойму
Чуть больше, чем наполовину,
Когда земному бытию
Добуду вескую причину,

Когда все тяжкие грехи
Я совершу в беспечной жизни
И подскажу, куда идти
Моей заплаканной отчизне;

Когда необходимым вам
Покажется мой стих невнятный,
А время по любым часам
Настроится на ход обратный,

Я вдруг всецело проживу
Мгновенье вольного покоя
И как-то радостно умру
На людном перекрестке - стоя.

О кресте могильном

А где-то, я и сам не знаю где,
Но где-то все на этой же земле
Стоит одна высокая сосна
И думает ночами про меня.

И что-то, правда, сам не знаю что,
Но что-то очень важное одно
Она мне все пытается сказать,
Да веткой нелегко меня достать.

И отчего не знаю, по стволу,
Похожая на женскую слезу,
Стекает молчаливая смола
И каплей застывает янтаря.

И где-то на сосновой той коре,
К которой прикоснулся я во сне,
Виднеются белесые рубцы,
То высеклись объятия мои.

***

Та ночь из всех ночей одна.
В ней все и сказочно, и просто:
Деревья, звезды и снега,
Дорога, церковь у погоста.

Там говорят, что с нами Бог
Вдыхает этот холод плотный
И слышит, как ночной чертог
Скрипит под яростной походкой.

Там говорят, что с нами Бог
Глядит, как месяц озорует,
Как он склонил заздравный рог,
И с неба влагу льет живую.

Оглянешься: ночь говорит.
И так Его увидишь рядом,
Что будешь щеки растирать,
Не веря собственному взгляду.

А рядом уж не шумный двор,
Не деревенские задворки,
Где сторож древний до сих пор
Дымит закрутками махорки.

Пустынный край увенчан весь
Снегами и звездой январской.
Не уголок, а сердце здесь
Притихшего земного царства.

Такая ночь коснется глаз,
К чему-то сделает причастным,
И подойдет хотя б на час
Куда-то близко-близко счастье.

«В начале было Слово…»

Посвящается отцу Рафаилу

Впервые плачу. Кто понять бы мог?
Кто эти слезы сделал бы словами?
Что значит: жить, всегда идти вперед,
Когда я всё оставил за плечами?

Kaк отойти от запертой двери
И как не целовать теперь порога,
Когда отсюда только увести, а не впустит
Могли бы все дороги.

Я видел то, что потерял навек,
Блаженны те, кому потом расскажут,
Они уж могут верить или нет
И скинуть с сердца горькую поклажу.

А первому как быть: я видел свет,
И тьма его не свергла, не объяла.
И как смогу, пусть через сотни лет,
Сказать себе, что это показалось,

За все я сам впервые виноват,
Пусть выплакать я буду это в силах,
Пусть не по капле, пусть как водопад,
Все горе из души на землю хлынет.

На время пусть заглушит боль во мне,
Чтоб я не знал, что эти слезы значат,
Чтоб я как пес, тоскуя в темноте,
Хотя бы солнцу радоваться начал.

Но нет, в ладонь уткну лицо.
Как жаль, что я чего-то не предвижу.
Пойму, взглянув назад через плечо,
Что гордостью до праха я унижен.

Другому мою скорбь не передать,
Она в душе как долгий жгучий ветер,
И мне с коленей, кажется, не встать,
И щеки в кровь истерли слезы эти.

И что теперь: лишь он помочь бы мог,
Он горечь сердца вырвал бы с корнями,
Что значит: жить, всегда идти вперед -
Когда я все оставил за плечами?

*****

Что необходимо, чтоб поверили
В слово, столь простое для меня,
Ведь линейкой правду не измерили
И порой бываю прав и я.

Чтобы научить друзей-соперников,
Как и что им нужно доказать.
Коли теорем из чувств не делают,
Рвется их логическая связь.

Чтоб прониклись тем же и послушали,
Может, из таланта сделать бич,
Философским камнем оглоушить их
Или славой голову вскружить,

Или предложить такой невнятный
Что-нибудь на что-нибудь обмен,
Или, наконец, закончить дракой
Эту мозговую канитель.

Как же согласиться нам друг с другом
И составить что-нибудь одно,
Чтобы не бродили мысли кругом,
С драк перебиваясь на нытьё.

Не слыхать в раздумиях приплода,
Не видать и в сторону следа.
Может, это только на сегодня,
Может, так случается пока…

Помню лишь, в час головного зноя
Иов говорил, оправдываясь зря:
«Вы за меня вступитесь пред собою -
Иначе кто ж порукой за меня…»

*****

События выстроив без спешки по порядку,
Стихал последний перед Пасхою четверг,
Ночь затушила чернотой остатки
закатного костра, и день померк.

И город будто в тишине пригнулся
И сгорбленным пред звездами предстал,
Ввысь башнями и стенами тянулся
Луной облитый иудейский храм.

Он опасался скорого навета,
И дом, где Пасху есть они могли.
Велел найти двоим лишь по приметам:
Прохожий у ворот, кувшин воды.

Все шло размеренно, как будто и случайно
Нашлись и устланная горница и стол,
И переплелся вечер с вечной тайной...
С двенадцатью Он тихо в дом вошел...

И было таинство дано в воспоминанье:
Чаша вина, ломанный хлеб для них,
Чтоб каждый в предрекаемых скитаниях
Не забывал, Чей стал он ученик.

Понять все не могли, как ни старались,
И лишь надеялись: придет заветный час.
От странных слов вдруг споры разгорались:
Кто больше и зачем так мало нас.

Он подождал, когда гам прекратиться,
Сказал: «Симон, се сатана просил,
Чтоб сеять вас повсюду, как пшеницу,
Я ж о тебе молитвы возносил».

*****

Крапива выше меня ростом
Растет у стен монастыря.
Лишь на заброшенном погосте
Так буйно всходят семена.

Лишь на местах минувшей славы,
Среди стареющих святынь
Такие вырастают травы...
Крапива да еще полынь.

*****

Отцу Рафаилу

Нашёл бы я тяжёлые слова
О жизни, о холодности могилы,
И речь моя была бы так горька,
Что не сказал бы я и половины.

Но хочется поплакать в тишине
И выйти в мир со светлыми глазами.
Кто молнией промчался по земле,
Тот светом облечён под небесами.

*****

Когда душа скорбит смертельно
И вас нет рядом никого,
Так тяжелеет крест нательный,
Что чуть живой ношу его.

Тогда я, немощный и сирый,
Хотя мне нет и тридцати,
Листаю маленькую книгу,
Ищу в ней средство от тоски.

А в ней - однажды муж почтенный
Спокойно шел домой с полей,
И вдруг – навстречу Бог согбенный
С последней ношею Своей.

Позора крест несет на гору,
То падает, то вновь встает,
Мешая кровь с дорожным сором,
И не винит ни в чем народ.

Так страшен был тот путь изгнанья,
Что муж пред Ним склонил главу.
Заметил стражник состраданье
И крест вручил нести ему.

И он понес. Но на подъеме
Упал - и встать уже не смог...
Очнулся он при страшном громе,
Когда распятый умер Бог.

И все, что вспомнил он о жизни,
Что стало самым дорогим, -
Тот путь плевков и укоризны,
Когда Господь был рядом с ним.

А я? Что мне на ум приходит,
Когда сбивает с ног тоска?
Деревня дальнего прихода
И ночь Христова Рождества.

*****

Какая житейская сладость
Печаль не скрывает в себе?
Какая безмерная радость
Как сон не проходит в душе?

И нет ничего без ущерба,
Все тень от небесных красот.
Все ждет воскресенья из мертвых,
Христа-Утешителя ждет.

*****

Лик луны был светел и лучист,
В монастырь пришел ночной покой.
Вдруг какой-то местный гармонист
Надавил на клавиши рукой.

Был его напев знаком и прост,
И любовь такая в нем была,
Что оставил я полночный пост,
Вышел из ворот монастыря.

Встал я посреди тропы пустой,
И глаза мне слезы обожгли.
Боже, как похож на голос Твои
Этот одинокий зов любви.

*****

Пришел Иосиф с Никодимом,
Когда надежда умерла
И Матерь плакала над Сыном
У основания Креста.

Не за величием и властью
Они спешили ко Христу,
Пришли свое оплакать счастье,
Что скрыла тьма в шестом часу.

Его и так уж было мало,
Сокрытого от злобных глаз.
И ныне плащаница покрывала,
Пророчествуя погребенья час.

Но раздралась завеса в церкви,
Завеса их сердечных мук.
И плакали они над мертвым,
Смывая кровь с Пречистых рук.

*****

Я не сделаю ярких открытий,
Не смогу возбудить интерес.
Я жалею мальчишек избитых
И люблю увядающий лес.

***

І

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Вложи, святый, в мои уста
Язык твоих смиренных песен,
Язык, вмещающий слова,
Которым мир бывает тесен.

Дай мне твои слова, Давид.
Они сродни душе скорбящей,
Как солнца огненного вид
Сродни кадильнице горящей.

Что принесу и что воздам
Тебе, смиренная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Псалмы и песни принесу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

ІІ

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел во след тебе
Самозабвенными псалмами.

Что мне искусство и стихи,
Что дар нежданный вдохновенья,
Когда душа полным-полна
Одной строкою псалмопенья?

Чти принесу и что воздам
Тебе, старинная обитель,
Твоим могилам и крестам,
Которым ныне я служитель?

Душа тебе уж отдана.
Приими и тело, коль захочешь.
Приими все то, чем от Творца,
От Бога наделен средь прочих.

Поклон сыновний положу
Тебе, блаженная пустыня.
Спасенья Чашу прииму
И призову Господне имя.

ІІІ

Дай, Псалмопевец, гусли мне!
Твои дай струны и органы,
Чтоб я запел под стать тебе
Самозабвенными псалмами.

Скудны чернила и перо!
И рифмы тщетны вдохновенья.
Давид, дай пение твое,
Пропеть о самом сокровенном.

Дай мне твои слова, Давид,
Они сродни душе скорбящей!
Так солнца огненного вид
Слегка сродни свече горящей.

И хладен стих мой вдохновенный.
Дай сердца голос сокрушенный.

ІV

Что взялся, инок, за стихи,
Или тебе псалтири мало?
Или Евангельской строки
Для слез горячих не достало?

Не знаю я, зачем слова
Из сердца вылились стихами,
Ведь наполнял его не я
И благодатью, и слезами.

“Боже, спаси мою Родину…”

Боже, спаси мою Родину милую,
Дай ей в великое сердце вожатые,
Вооружи ее мирною силою,
Нивы хлебами покрой ее сжатые.

Реки ее напои из небесного,
Море лазурного влагою чистою,
В дебри спаленного края безлестного
Ветром сосну занеси золотистую,

Долго родную безвинного кровавили,
Скорбно кресты поднялись по окраинам,
Сгибли ее льненокудрые Авели,
Смерти закон созидается Каином,

Но до конца ее край не расхитили,
Целы сокровище Богу угодного,
Знать от беды защитили святители,
Светлые кладези моря народного.

Знать матерей безутешных моления,
Слезы горующие, стоны сердечные,
Ночь донесла в неземные селения.
Верить в щедроты Твои бе с конечные,

Глянул с Престола Ты вниз на Вселенную
Землю увидел горошину малую,
Русь, государство – вдовицу смиренную,
Ризу смирягу от крови всю алую.

Сжалился, Ты, над страданьями крестными,
Счастья росток посадил над могилою,
Боже, овей ее снами чудесными,
Боже, утешь мою Родину, милую…

Святая Русь

Святая Русь не вынесла удела

Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей.

За синь озер, за ветров вдохновенья,
За милости призвавшего Творца,
За сладкое молитвы упоенье
В глуши лесной монаха чернеца.

За светлую печаль икон венчальных,
За буйство трав и кротость мудрецов,
За звон колоколов своих прощальных
И вечную любовь святых отцов.

О, Русь, судьбы моей причина,
Своих детей терзающая мать,
Святая Русь надежда и кончина,
Слепая Русь помчавшаяся вспять.

Тебя обманутую, жалко, и дорогую,
Тебя отпетую в который раз,
Раздетую, разутую, глухую и немую,
Стреляют, мучают, кидают в грязь.

О, Русь, моя стань Вышнему невеста,
Взойди на Крест обителью любви,
И там на нем в молитве за нас грешных
С Невестой Неневестной отмоли.

Святая Русь не вынесла удела
И разрешилась бременем скорбей,
Акафистом любви себя отпела
За веру, за отечество, царей…

Россия

Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.

Злые тени кружат над тобою,
Век за веком в пляске роковой
Силы тьмы проходят пьяным строем:
Лжепророки, демоны, разбой.

Смерть святых, порушенные храмы,
Слезы вдов и нищенство сирот,
Вновь и вновь тебя толкают в яму
Как убийцу в каторжный острог.

Но стоишь на зависть ты злодеям,
Вера православная крепка.
Русь огнем горит, не дымом тлеет
Сея слово Божие в сердцах.

И на век с Россией наши души,
Мы едины ныне и во век
Праведную веру не заглушат,
Не затмят святых пророков свет.

Мать Россия древняя седая,
Как благословить судьбу твою?
Радуются недруги – терзая
Православной веры чистоту.

Выложил на сайте фильм о игумене Василии (Паскье). Это русский батюшка родом из Франции, ныне настоятель храма Иверской иконы Божией Матери города Алатыря Чувашской Республики. Ссылка на фильм .

1. Игумен Василий. 2. Фотография Храма Иверской иконы Божией Матери. Автор - Федорищев Дмитрий. Найдено на сайте Sobory.ru

О ИГУМЕНЕ ВАСИЛИИ

Отец Василий родился в городе Шолэ, в марте 1958 года. И седьмой ребенок у семьи Паскье был назван Пьер Мари Даниэль. Родители, Генри и Марфа, были глубоко верующими и, включив в имя новорожденного сына имя Пресвятой Девы Марии, они уже от рождения посвятили его Богородице.

Первые годы жизни, крещение, первое причастие, школьное обучение проходили у маленького Пьера в старинном, основанном еще до Рождества Христова, Римским Легионом с Кавказа, селе «Тиффож».

Семья Паскье, в которой к 1967 году было 9 детей, осталась без мамы. На попечении отца и плечи одной из старших сестер легла забота о шести маленьких братьях.

Десятилетним мальчиком Пьер помогал в Храме священнику во время воскресных служб, а в свободное время подрабатывал у отца в конторе в качестве курьера, и даже социолога-статиста во время переписи населения. В этом возрасте ему нравилось работать на ферме, на природе.

Когда старшая сестра, заменявшая младшим детям мать решила продолжать учебу, отец был вынужден жениться. Эти перемены в семье принесли с собой много хороших и радостных моментов.

Став юношей, Пьер Мари Даниэль много думал о своей жизни. В 15-летним возрасте у него проснулись религиозные порывы в душе. Он чувствовал, что грядут перемены. В поиске своего места под солнцем были увлечения восточными культурами: индуизмом, буддизмом, йогой, но недолго и несерьезно, поскольку его первая библия оставалась около него.

Купив на заработанные во время каникул деньги рюкзак и палатку, будучи 17 лет от роду, Пьер Паскье отправился «автостопом» за 1000 км. от дома, на юг Франции, в общину «Ковчег». Вернувшегося через месяц к новому учебному году Пьера одноклассники не узнавали. Он стал серьезным, сдержанным, взрослым религиозным человеком, аскетом. Именно тогда он встал на путь духовного преобразования, путь покаяния. В этом году, в последний год учебы, он со своей старшей сестрой Женевьевой много ходил по монастырям, посещал дома инвалидов, детские дома, занимался экологией. Он понял, что все, что узнал в общине «Ковчег», где жил его старший брат Эрве, все, что он увидел и услышал, перевернули его жизнь необратимо.

После школы Пьер чувствовал, что Господь его зовет. Он ушел из дома. Учился в с/х техникуме, жил и работал на ферме. Последний год обучения он заканчивал, живя в общине «Богоявления».

В армию Пьера Паскье не призывали, согласно существующей статье «Отказ от несения воинской службы по религиозно – нравственным убеждениям».

В августе 1980 года Паскье Пьер Мари Даниэль стал отцом Василием, приняв монашеский постриг с именем св. Василия Великого. А в сентябре, на праздник «Воздвижения Креста Господня», прилетел в Иерусалим, в только что открывшийся монастырь «Иоанна Пустынника», где его и еще 5 молодых монахов ждал великий труд реставрационных работ и организации монастыря с глубоким историческим прошлым, начинающимся от самого Рождества Христова. Но в 1948 году монастырь опустел и простоял пустым до 1975 года, когда община «Богоявления» арендовала здания и землю для своих студентов, и Патриарх Максим V Мелктикской Греко-Католической Церкви с синодом решили открыть монастырь «Иоанна – Пустынника».

Вскоре молодой монах, отец Василий встретился с Архимандритом Даниилом. Служивший в монастыре «Шевотонь», но живущий в Риме, монах, Богослов, владел 16 языками, был дипломатом. Старше отца Василия вдвое, он стал для него самым близким человеком, исключительным советником, научил его любить православие и разбудил желание стать православным.

Десять лет отец Василий жил с этой мыслью, бегал тайком в православный Горненский русский женский монастырь, терпел наказания за это, много трудился для своего монастыря, учился в Богословском институте. Достойно переносил все тяготы того времени. Иногда, когда еврейские националисты устраивали провокации и нападения, смерть была совсем рядом. Был рукоположен в диаконы. Совершил паломничество на Синай. Вел работу в Восточном Христианском Центре. Следил за многочисленными в ту пору эмигрантами из России, помогал им. Бегал по ночам к службам у Гроба Господня. Чувствовал, что наступает его время.
В 90-е годы отец Василий встречался с, тогда еще Митрополитом Алексием, нынешним Патриархом Московским и Всея Руси, с владыкой Варнавой Архиепископом Чебоксарским и Чувашским.
Православие занимало все больше и больше места в его жизни.
День 4 октября 1993 года, был последним днем в униатском монастыре. Оказался на приеме у Патриарха Диодора, который принял его с любовью и благословил принимать православие в России, поскольку отца Василия уже многое связывало с этой страной. Написал письмо Святейшему Патриарху Московскому и Всея Руси Алексию II. Дома у родителей во Франции ждал ответ. Долго ждал, через испытания, беспокойства и отчаяние. В начале января 1994 года с визой, приглашением и билетом туда и обратно на десять дней, отец Василий ступил на борт русского самолета, твердо уверенный, что это путешествие в один конец.

Сразу же по приезду в Москву его нашли старые знакомые, пригласили к себе. В эту зиму отец Василий побывал в Туле, Костроме, Коломне. Его дела в ОВЦС потихоньку двигались. Тогда же он впервые присутствовал на Патриаршей службе в Успенском соборе Московского Кремля. Был у старцев: о. Николая на острове «Залит», который встретил отца Василия земным поклоном и стихом из псалма, «Сердцу милый вожделенный, Иерусалим Святейший град, Ты прощай, мой незабвенный, Мой поклон Тебе у врат…», чем сильно смутил молодого монаха. А старец Иоанн Крестьянкин велел вернуться в Москву на празднование Тезоименитства Патриарха Алексия II и сказать, что отец Василий является подарком ему на Именины от отца Иоанна Крестьянкина. Услышав, на праздничной службе, о таком подарке, Патриарх рассмеялся и обещал лично заняться делом отца Василия.

Вскоре, в Даниловом монастыре состоялось присоединение к православию иеродиакона Василия, на первой неделе Великого поста, во вторник, день иконы Божией Матери «Державная». Скромная церемония присоединения совершалась на французском языке, чтобы отцу Василию было понятно, что с ним происходит. За следующие полмесяца, он много раз причащался, несколько раз служил с Патриархом. Потом долго ждал своих документов и только в середине апреля получил их и направление в Псково-Печерский монастырь. Летом был на Афоне, где пешком обошел все монастыри со своим спутником, тогда еще иеромонахом, ныне Архимандритом Иеронимом, с которым отец Василий познакомился в Иерусалиме, и который сопровождал его почти все последующее пребывание его в России.

По возвращении с Афона, Святейший благословил их, по их личным прошениям, в Чебоксарско-Чувашскую епархию. Там, приехав в село «Малое Чурашево» на праздник «Усекновение главы Иоанна Предтечи», чуть сами не лишившись своих голов, так и не послужив ни разу, выгнанные местной паствой, прибыли на постоянное место служения в село Никулино Порецкого района Чувашской епархии.

С рукоположением в1995 году иеродиакона Василия в иеромонаха, сразу начинаются разные требы: венчания, соборование, отпевание, через всю деревню ходил к больным и страждущим, исповедывал и причащал. Вскоре, наконец-то, осуществилась его давняя заветная мечта – служил в Иерусалиме у Гроба Господня как православный Священник. Знавшие его как католика не сразу допустили его до службы. Но после некоторых формальностей отец Василий уже беспрепятственно мог служить там не раз. На Преображение Господне служил на горе Фавор, на Успение Пресвятой Богородицы – в Гефсимании.

Назначенный Настоятелем храма «Рождества Христова» в с. Никулино осенью, в летом 1996 года отец Василий, по ходатайству о. Иеронима, переводится насельником Свято-Троицкого мужского монастыря в г. Алатырь и назначается благочинным.

Теперь, немного привыкнув к Российской действительности, отец Василий начинает чувствовать ограничение в правах и свободах, как иностранный подданный и с благословения Владыки Чебоксарского и Чувашского Архиепископа Варнавы, начинается длинная тяжба принятия гражданства России, которая закончилась только 13 мая 1998 года. За это время был награжден золотым крестом, затем возведен в сан Игумена.

Путь получения гражданства долог и тернист. Как только приехал в с. Никулино начались проверки, давление, обязывали приходить в органы, во всем подозревали. Отец Василий все терпел. Он- простой человек, цель его пребывания в России абсолютно ясна. После полутора лет постоянных проверок и подозрения он заслужил торжественную церемонию вручения Российского паспорта. В Чебоксарах официально, перед взглядом телевизионных камер, отец Василий стал гражданином России. Президент Чувашии Федоров Н. В. прислал поздравление с добрыми пожеланиями.

По ходатайству монахини Тавифы, настоятельницы Киево-Николаевского Новодевичьего монастыря, отец Василий Указом Владыки назначается на должность старшего священнослужителя в женский монастырь, где в течение 5 лет, до недавнего времени служил верой и правдой, стараясь по мере сил наставить насельниц монастыря на монашеское делание.

Указом Митрополита Чебоксарского и Чувашского Варнавы игумен Василий освобождается от должности священника Киево-Николаевского Новодевичьего моастыря г. Алатыря и назначается на должность настоятеля церкви Иверской иконы Божией Матери. Почти одновременно с новым назначением, Митрополит Чебоксарский и Чувашский Варнава, по благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, возложил на игумена Василия награду – Палицу, в день памяти перенесения мощей Святителя и Чудотворца Николая из Мир Ликийских в Бар.

Теперь начался новый этап на тернистом пути игумена Василия. Его же усилиями, местные власти, решили вернуть храм настоящим владельцам. Состояние здания церкви оставляет желать лучшего. Но самое главное сейчас для батюшки Василия, это то, что он видит, как нужен этот храм. Можно сказать, что храма еще нет, и служится только по воскресениям молебен, а прихожане уже есть. Каждый день к нему обращаются больные и медицинские работники. Он постоянно соборует, исповедует, причащает, благословляет на лечение. Наставляет врачей. Само то, что на территории находится церковь, обязывает руководство больницы пересмотреть некоторые свои взгляды на отношение и к месту работы,и к окружающим их людям, и к порядку внутри больницы и за ее пределами.

Алчущие и жаждущие не столько физического здоровья, сколько душевного успокоения, заставляют действовать отца Василия. Без средств и профессиональных специалистов, на одном только энтузиазме он готов сутками не выходить из храма, работать на расчистке, уборке и выполнять любую работу, лишь бы восстанавливался храм, лишь бы двигалась работа. Он рад каждой жертве, каждой мизерной лепте. По крохам собирает на материал и инструменты, на лес и штукатурку. Ибо «Всякое даяние благо…».

Наместник Свято-Троицкого мужского монастыря в Чебоксарах игумен Василий (Паскье), управляющий этим большим хозяйством с декабря прошлого года, считает, что образцом обустройства и духовной жизни должен быть не только сам монастырь, но и вся территория вокруг него. При наместнике сейчас образованы Общественный совет и благотворительный фонд «Троица», решается вопрос о благоустройстве участка с северной стороны монастыря.
О том, почему жизнь на берегу Волги удивила истинного француза и православного священника, и о том, как совместить на одном клочке земли разные представления об отдыхе души и тела, мы беседуем с отцом Василием.
– Отец Василий, основанный в 1566 году Свято-Троицкий мужской монастырь в Чебоксарах за пять веков пережил немало. Его разоряли, лишали богатых владений, размещали в нем комсомольские клубы, а затем и коммерческие фирмы. Первые послушники нового времени пришли сюда в 1993 году, когда началось восстановление обители. Теперь монастырь живет своей жизнью, жизнь города проходит за его стенами и, наверное, мало его касается.
– Не согласен. Да, у нас древний монастырь. Своим созданием он обязан святителю Гурию, архиепископу Казанскому и Свияжскому. Святитель Гурий благословил место на строительство монастыря. А строил монастырь святитель Герман, создавший устав этой обители, когда Чебоксары еще были маленьким русским городом. Главной миссией монастыря с самого начала было просвещение народа, который окружал этот город, – а это были чуваши и марийцы, дальше мордва. И татары. Это был центр просвещения и духовности. А просвещение и духовность и создают города. Поэтому монастырь имеет очень большое значение в жизни города. А город – в его жизни. Во все времена.
– То есть монастырь должен оставаться неким просветительским и объединяющим центром?
– Я думаю, что это так. Но для того, чтобы просвещать и объединять, надо возвращаться к древним основам. Новый Завет говорит, что во Христе нет иудеев, нет эллинов. Сегодня можно сказать, что во Христе нет чувашей, нет русских, а есть один народ – верующий народ. Если мы не поймем этого, то нас ждут трудные времена. Мы видим, что происходит после распада СССР. Теперь каждый сам по себе. Что в этом хорошего? Свежий пример – события в Киргизии, где происходят столкновения с узбеками. Это просто ужас! Разделение по национальным квартирам – путь в никуда. Может быть, символично, что здесь настоятелем поставили не русского человека. И не чуваша. А православного француза.
– Что собираются конкретно делать в этом направлении один монастырь, фонд, Общественный совет?
– Создавать такое место, где люди смогут углубить веру, молиться, узнать историю Чебоксар, вспомнить, что это был за город, в основе которого стоял и этот монастырь. Чтобы не забывать, что разрушено, что сейчас находится под водой. Чтобы больше не разрушать свои святыни.
– Ваш фонд «Троица» создан для продвижения подобных инициатив?
– Первая и основная цель нового фонда – сбор средств на строительство часовни в память Марии Шестовой, бабушки первого русского царя. Она должна находиться недалеко от Свято-Троицкого монастыря, на месте Никольского женского монастыря, где сейчас находится сквер Константина Иванова. Сегодня женского монастыря на этом месте уже не существует. Однако один из наместников мужского монастыря когда-то постригал Марию Шестову в монашество, то есть определенная связь между мужским монастырем и памятью о Марии Шестовой существует. Идее возведения такой часовни уже несколько лет. Она получила поддержку, разработан и проект. Но вопрос до конца еще не решен. Когда я стал наместником, ко мне с просьбой об объединении усилий для реализации этой идеи обратилась группа интеллигенции. Можно сказать, что это стало первым шагом нашего Общественного совета. А если на месте не получится набрать нужные для строительства средства, то я попробую использовать свои связи с Москвой, личное знакомство с министром культуры России.
– Насколько я знаю, вы уже об этом говорили с Александром Авдеевым?
– Да, это так. Министр поддерживает эту идею. Он сам знаком с членами семьи Романовых, которые живут за границей, и обещал познакомить их и заинтересовать проектом. Обещана и поддержка от государства. Однако Минкультуры может поддерживать только ремонт и реставрацию старых памятников, а на новый объект надо искать финансы самостоятельно. Мы пока таких финансов не нашли, поэтому решили открыть фонд для сбора средств. То есть опять-таки объединить людей на основе возрождения страны. Надо понять, что мы живем в большой стране, которая называется Россия. Например, я, чистый француз, из самого западного района Франции, представитель старинного французского рода, не имеющий здесь никаких родственных связей, полюбив Россию, чувствую себя русским. Потому что русский – это тот, кто объединяет дух. И дело. А наше дело – это православие. Это важнее, чем маленькое и свое. Надо объединить людей под одним флагом. А наш флаг – это наша вера. Сейчас надо думать о спасении человека. Православие проповедует это спасение. А его спасение и в его культуре. Поэтому, как ни парадоксально, я нигде не чувствую себя более французом, чем здесь. Тем временем в моей родной стране, во Франции, происходит предательство французской культуры, традиций. Это моя боль. Сегодня в парижских школах запрещают праздник Рождества. Вы скоро не найдете традиционного французского вина и сыра, пропадает французский язык.
– Но это признаки «европейского общежития».
– В том-то и дело, что Европа объединяется под экономическим, а не под духовным флагом. Поэтому культура тонет. Вера всегда являлась основой европейских стран, потеряв ее, Европа гибнет.
– Отец Василий, после почти 14 лет жизни в Алатыре вы переехали в Чебоксары. Здесь оказалось труднее?
– Конечно. Алатырь – своеобразный маленький город. Там не самая высокая культура. Но Чебоксары, не в обиду городу будет сказано, обладают этой культурой в гораздо меньшей степени. Я всегда представлял Чебоксары как образованный город, самый чистый в Поволжье. Был уверен в этом, пока здесь не пожил. Ведь по-настоящему видишь только тогда, когда живешь внутри. Как люди ведут себя в обыденности, каково у них в квартирах. Как мои братья-монахи живут в своих кельях. Мягко говоря, здесь не все хорошо. И в городе, и на берегу. И внутри монастыря я вижу не то, что я видел в алатырском монастыре. А ведь столичный монастырь должен быть образцом.
– Что же вы предпринимаете?
– Пытаюсь воспитывать. Доходит даже до слез. В монастыре важна безупречная чистота. Во всем. В одежде монахов, во дворе, храме, самом монастыре. Надо все преображать. Конечно, нужны средства. Это немалый ремонт. Но мы его уже делаем. Конечно, им со мной нелегко. Я требую, чтобы каждый монах приходил на службу в полном монашеском облачении. Пока не все получается. Ведь раньше таких принципов не было.
– Внешняя чистота зависит от внутренней и наоборот?
– Это так. Человек внешне отражает, что внутри. Вы же сразу видите, когда перед вами светлый человек, а когда нет. Надо бороться за чистоту и нравственность и чтобы монастырь был носителем этих ценностей. Мне очень жалко, когда вечером я вижу, как около монастыря проходят толпы молодежи, идущие в бары и на дискотеки, разрушающие и здоровье, и душу.
– Так сложилось, что мужской монастырь в Чебоксарах оказался как остров среди развлекательных центров.
– Не так сложилось, а так допустили люди. Да, к сожалению, когда я пришел сюда, то увидел монастырь, словно крепость, которую окружает очень агрессивный мир. Вокруг были кафе, пивные палатки, ночные бары. Постоянные шашлыки. Пляж находится чуть дальше, и это было бы нормально. Но пляжные границы не определены, и люди стали загорать чуть ли не под колокольней. Это просто ужас! Нигде в мире я такого никогда не видел, чтобы люди позволяли себе ходить раздетыми возле древних святынь.
– Это тоже стало причиной создания Общественного совета?
– Когда я все это увидел, то понял, что один ничего не смогу сделать. Надо собирать людей, которые тоже к этому неравнодушны, и вместе действовать, влиять на городские власти, открывать глаза людям, которые к этому просто привыкли и уже не замечают, насколько это дико.
– А что в этом случае можно сделать? Перенести пляж, запретить выходить полуголым дальше песка?
– Ничего не надо запрещать. А просто определить место.
– На западных курортах есть такие знаки в кафе и дальше набережной – перечеркнутый человек в плавках.
– Хотя бы так. Есть еще и такой момент. Здесь недалеко есть большие кафе, работающие уже много лет. Когда эти предприниматели пришли ко мне, чтобы я разрешил брать от нас электричество для своих нужд, то я им сказал «нет». Как я могу способствовать работе заведений, доводящих людей до пьянства и разрушающих семьи? Вообще все, что окружает монастырь, не должно быть местами плотского отдыха. Это может быть лишь духовный отдых. Когда человек будет приходить на берег Волги для возвышения своей души. Художник – рисовать. Поэт или музыкант – в поисках вдохновения или новых тем. Верующий – чтобы обновлять свою веру.
– Как часто собирается ваш совет и какие результаты вашей работы уже есть?
– У нас было три-четыре собрания за полгода, каждое из которых имеет протокол какого-либо решения. Постепенно их реализуем. Уже есть первый результат: из-под стен монастыря убрали одно из кафе, торгующих пивом. А то прямо под окнами келий были гулянки. Да, это существовало уже много лет. Но мы в таких условиях жить не будем.
– Почти 20 лет назад, когда здание Дома колхозника передавали монастырю, то пляж оставался и пресса много писала об этой несовместимости. Но потом все действительно привыкли к этому.
– Есть такое. Но я человек без компромиссов. Я считаю, что надо иметь принципы. Тем более там, где это касается нравственной жизни. Недавно кто-то из сотрудников пытался меня уговорить, чтобы его устроили на работу без оформления. Некоторые здесь уже так работали. Я сказал, со мной такого не будет. Потому что в обмане жить нельзя. Человек не может этим терять авторитет, обманывать государство, других людей. Тем более священник. Кто после этого будет мне верить?

Архимандрит Василий (Паскье Пьер Мари Даниэль), родился 24 марта 1958 года в городе Шолэ, западной Франции. Родители его Паскье Анри Эжен-Пьер 1924 года рождения и Гуссо Марфа Мари Жанна 1920 года рождения, по национальности французы, были служащими. Пьер рос в глубоко верующей католической семье и был седьмым из девяти детей.
В 1967 году семья осталась без мамы.

В 1965 года поступил в начальную школу, а в 1970 году в общеобразовательный колледж. Десятилетним мальчиком помогал в храме священнику во время воскресных богослужений и в свою чреду на повседневных ранних литургиях до школы, а в свободное время подрабатывал у отца в конторе в качестве курьера. Став юношей, Пьер много думал о своей жизни и в 15-летнем возрасте у него пробудились религиозные чувства в душе. В последний год учебы он много ходил по монастырям, посещал дома инвалидов, детские дома, чувствуя интерес к природе, занимался экологией.

В 1976 году, закончив, общеобразовательный колледж (со специальным уклоном биологии и природоведения), ушел из дома для работы на ферме и поступил в сельхозтехникум города Кастелнодари, на юге Франции. В то время Пьера, через чтение привлекло православное богословие, и у него сложилось новое мировоззрение.
В 1978 году он поступил в Греко-католическую общину «Богоявления» города Лиму на юге Франции, где нес послушание помощника заведующего фермой.

В 1979 году окончил сельхозтехникум, по специальности: земледелие, животноводство, экономика.

В армии не служил по религиозным убеждениям. Готовился к постригу в монашество.

6 августа 1980 года принял постриг с именем Василий, в честь святителя Василия Великого, которого день памяти 1/14 января, и в том же году был переведен в Греко-католический монастырь «Иоанна Предтечи в Пустыне» в Иерусалиме. Осенью 1980 года Господь сподобил встретить Бенедикта Патриарха Иерусалимского (Греко-Православной Церкви), который смог убедить отца Василия присоединиться к Православию. Сподобился присутствовать на погребении Патриарха Бенедикта. После выборов нового Патриарха Диодора, побывав у него на приеме, желание отца Василия стать православным окрепло.

В 1981 - 1986 он годах учился в Духовном училище при монастыре «Иоанна Предтечи в Пустыне» с курсом философии, 1984 - 1987 года заочно учился в Православном Богословском институте имени прп. Сергия в Париже, но обучение не закончил.

В 1987 году после попытки покинуть монастырь, для того чтобы принять Православие, начальство монастыря послало монаха Василия на монастырское подворье во Франции для поднятия сельского хозяйства.

В 1988 году окончил курсы повышения квалификации по сыроварению. 20 января 1990 года возвратившись в Иерусалим, был хиротонисан во иеродиакона архиепископом Лутфи Тарским, патриаршим викарием Мелкитской Греко-католической Церкви. Будучи на послушании гостинника в монастыре «Иоанна Предтечи в Пустыне», встречал много архиереев Русской Православной Церкви, в том числе митрополита Ленинградского Алексия, будущего Патриарха Московского и всея Руси, митрополита Ставропольского и Бакинского Гедеона, архиепископа Костромского и Галичского Александра и владыку Варнаву архиепископа Чебоксарского и Чувашского. Последний наставил иеродиакона Василия на путь истины и помог принять твердое решение. После того, в октябре 1993 года, отец Василий покинул Греко-католический монастырь «Иоанна Предтечи в Пустыне» в Иерусалиме и нашел убежище в Русском Горненском женском монастыре, где, при помощи иеромонаха Марка (Головкова) ныне архиепископа Егорьевского, написал прошение Святейшему Патриарху Московскому и Всея Руси Алексию II, о принятии в общение с Русской Православной Церковью.
9 января 1994 года прибыл в Москву и 15 марта 1994 года принят в каноническое общение с Православной Церковью по благословению Его Святейшества Алексия II. С того дня отец Василий является клириком Московского Патриархата, и по присоединении, с 18 апреля 1994 года по 31 августа 1994 года проходил иноческое послушание в Псково-Печерском монастыре.
Осенью 1994 года, по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, прибыл в Чебоксарско-Чувашскую епархию в распоряжение архиепископа Чебоксарского и Чувашского Варнавы, который 12 сентября 1994 года назначил отца Василия на должность диакона к храму Рождества Христова с. Никулино Порецкого района Чувашской Республики. 15 мая 1995 года иеродиакон Василий был хиротонисан во иеромонаха Высокопреосвященнейшим Варнавой Архиепископом Чебоксарским и Чувашским и назначен вторым священником, а 6 октября 1995 года настоятелем того же храма.
25 июля 1996 года определением архиепископа Варнавы был освобожден от должности настоятеля церкви Рождества Христова с. Никулино Порецкого Района ЧР и назначен насельником Свято-Троицкого мужского монастыря города Алатырь Чувашской Республики, в качестве благочинного.

По благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II, 30 марта 1997 года архиепископом Чебоксарским и Чувашским Варнавой на отца Василия был возложен золотой наперсный крест.

26 апреля 1998 года он был возведен в сан игумена. 13 мая 1998 года Указом президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина получил Российское гражданство и паспорт. 30 сентября 1998 года назначен архиепископом Чебоксарским и Чувашским Варнавой на должность эконома Алатырского Свято-Троицкого мужского монастыря.
23 ноября 1998 года Указом архиепископа Чебоксарского и Чувашского Варнавы освобожден от должности эконома Алатырского Свято-Троицкого мужской монастыря и без отчисления из числа братии мужского монастыря назначен старшим священнослужителем Алатырского Киево-Николаевского Новодевичьего монастыря.
19 мая 2003 года Указом Митрополита Чебоксарского и Чувашского Варнавы освобожден от должности священника Алатырского Киево-Николаевского Новодевичьего монастыря и назначен настоятелем церкви Иверской иконы Божией Матери города Алатырь, для восстановления этого храма.

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II награжден 22 мая 2003 года Палицей. 16 января 2005 года награжден Архиерейской грамотой, в связи с освящением храма.

29 апреля 2006 года, по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, награжден Крестом с украшениями.

13 марта 2008 года награжден Почетной Грамотой Министерства культуры, по делам национальностей, информационной политики и архивного дела Чувашской Республики, за многолетнюю плодотворную работу по формированию духовно-нравственных ценностей общества, весомый вклад в восстановление православной церкви Иверской иконы Божией Матери года Алатырь и 24 марта 2008 года Архиерейской грамотой, в связи с пятидесятилетием.

27 марта 2008 года, по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, награжден Архиепископом Костромским и Галичским Александром Орденом Костромской епархии святого великомученика Феодора Стратилата, покровителя града Костромы.

03 февраля 2009 года Приказом Федеральной службы исполнения наказаний Министерства Юстиции РФ награжден Серебряной медалью «За вклад в развитие уголовно-исполнительной системы России», за духовное окормление и строительство храма в исправительной колонии № 2 города Алатырь Чувашской Республики.

В ноябре 2009 года назначен исполняющим обязанности наместника Чебоксарского Свято-Троицкого мужского монастыря.

25 декабря того же года назначен Священным Синодом РПЦ на должность наместника Чебоксарского Свято-Троицкого мужского монастыря Чебоксарско-Чувашской епархии.